Серебро и свинец - Страница 4

* * *

Майор Обри Норденскольд начинал напоминать себе Железного Дровосека, поставленного злой ведьмой Запада вместо статуи у трона. То, что вместо злой ведьмы выступал адмирал Дженнистон, а троном ему служило сделанное по спецзаказу кресло, дела не меняло. Молча стоять по стойке «вольно», которая для Дженнистона мало отличалась от стойки «смирно», и тревожно следить, не слишком ли затягиваются паузы в беседе, – удовольствие и так не из первых. А Обри к тому же очень не нравились ни человек, сидевший напротив адмирала, ни направление, которое принимал их диалог.

– Все это очень интересно, – проговорил адмирал с напором, – но чему я обязан подобным визитом?

Обри обо всем догадался десять минут назад, и глупость адмирала его уже не бесила. Она его пугала. До безъязычия и нервных судорог.

– Мы хотим отдать группу вторжения под ваше командование, адмирал, – ответил человек в штатском, чьему хладнокровию майор Норденскольд мог только позавидовать. – Вы не только обладаете огромным боевым опытом, что само по себе делает вас перспективнейшим кандидатом на эту должность. Ваша карьера проходила в Корее и Вьетнаме, и вы знакомы со спецификой боя в джунглях.

«Вот об этом не надо было напоминать, – подумал Норденскольд, закатывая глаза в безмолвной муке. – Если адмирала сейчас скрутит приступ…»

Но в тот момент приступа не последовало. Позднее Обри горько об этом сожалел. Если бы адмирал заранее продемонстрировал следствия своей контузии лощеному франтишке из Центрального разведывательного, ему, разумеется, не предложили бы командовать вторжением и судьба самого майора сложилась бы гораздо спокойнее. Но в тот момент мятежная душа Обри Норденскольда обращала к небесам страстные мольбы утишить электрические бури в адмиральском сером веществе, и небеса – в виде исключения – решили откликнуться.

Дженнистон со значением прокашлялся.

– Это большая честь для меня – послужить стране, – чопорно ответил он. – Морская пехота США сможет захватить любой плацдарм и удерживать его любой срок – дайте только патроны.

Фраза произвела на цэрэушника неизгладимое впечатление. Обри был бы впечатлен куда больше, если б слышал ее в первый раз. Адмирал имел привычку отвечать подобным образом на всякое предложение, с которым был согласен.

– Значит, решено, – проговорил цэрэушник. – Теперь… – Он пошарил в чемоданчике. – Прошу подписать.

– Что это? – с привычным подозрением осведомился адмирал.

– Клятва о неразглашении, – спокойно объяснил тип в штатском. – Вы должны понять, адмирал, речь идет о проекте, способном перевернуть наши представления о государственной безопасности. И мы не можем делать исключений ни для кого. Невзирая на боевые заслуги.

Дженнистон тяжело подышал, наливаясь дурной кровью, но, увидав, что его пантомима не производит на хладнокровного цэрэушника никакого впечатления, все же поставил выверенную до микрона роспись.

– И вы, майор… Норденскольд. Прошу. – Перед фамилией Обри цэрэушник помедлил миг, как бы вспоминая что-то.

Обри вывел в указанном месте свою аристократическую закорючку, даже не потрудившись прочитать, что же именно подписывает.

– Очень хорошо, – промолвил агент, убирая листы обратно в чемодан.

Дженнистон расписался на столе.

Обри подсунул ему под руку лист желтоватой дешевой бумаги. Адмирал расписался еще раз. Потом еще. Лицо его оставалось трагически сосредоточенным и могло бы послужить моделью для барельефа «Генерал Ли на третий день битвы при Геттисберге».

Цэрэушник взирал на этот процесс, приоткрыв рот.

– Простите, адмирал, – прошептал он, – что это за балаган?

– Можете не шептать, – ответил Обри. – Все равно он ничего не слышит. У него припадок.

Майору было очень обидно. Ему казалось, что он только что совершенно зря дал подписку о неразглашении, ибо разглашать ему будет нечего.

– Какой… припадок? – выдавил агент.

– Эпилептоидный, – пояснил Обри. – Пти маль. После контузии с адмиралом такое бывает. В этом состоянии он ничего не слышит и ничего не запоминает.

– И… часто с ним такое? – поинтересовался цэрэушник.

– Не очень, – честно признался Обри. – Только когда он сильно не в духе. Или волнуется.

– Вы хотите сказать, – медленно, словно не в силах поверить своим словам, произнес агент, – что мы только что доверили важнейший проект со времен Манхэттенского человеку, который впадает в ступор от малейшего стресса?

Обри очень хотелось промолчать, но честность не позволила.

– В общем… да.

Агент сосредоточенно сломал авторучку.

– А переиграть уже нич-чего нельзя, – прошептал он.

– Почему? – машинально переспросил Норденскольд, не очень надеясь на ответ.

– Потому что русские ведут раскопки в районе двух точек перехода, – резко ответил цэрэушник. – Потому что стоит нам промедлить хоть на пару месяцев, и мы рискуем оказаться вторыми. Как нам подгадили наши афганские друзья!

Обри поднял брови.

– Советы ведут в Афганистане полномасштабную войну, – объяснил агент. Майор Норденскольд решил, что после выполнения задания его непременно расстреляют, и он уже заверил свое согласие подписью. Иначе такую откровенность объяснить было невозможно. – Мы потеряли всякую возможность следить за переброской их войск – слишком их много, в то время как нам придется перекидывать морпехов в Англию кружным путем и по одному. А остановить эту войну мы не можем по… политическим соображениям.

Обри не стал спрашивать, по каким.

– Судьба мира решится в ближайшие месяцы, – тихо и внушительно проговорил цэрэушник. – И если адмирал Дженнистон окажется не способен нести эту ношу… она ляжет на ваши плечи, майор.