Серебро и свинец - Страница 33

Зато отчетливо вспоминалось остальное. Грубые руки, зашвырнувшие раненого на спину огромной вонючей лошади. Бесконечная скачка по лесным дорогам, пока не прошло действие морфия и боль в ноге не заставила капрала отключиться. Резкие, неприятные звуки чужого языка, запах кожаной одежды и гари… гари…

В комнатушке гарью не пахло, хотя в держателях на стене горели две керосинки. Огоньки трепетали в стеклянных трубках, отбрасывая причудливые тени на голые стены.

«Спокойно, солдат, – уговаривал себя Пауэлл. – Спокойно. Твоя задача – выжить. Дождаться, пока наши не разнесут это змеиное гнездо по камушку. Тоже мне, герильерос нашлись». Ему не очень верилось в грядущую подмогу, но капрал отчетливо осознавал – если он не заставит себя поверить в неизбежное, пусть и нескорое вызволение, то попросту свихнется, не дождавшись ни допросов, ни пыток. Или тихо сдохнет от холода и безнадежности.

Чтобы отвлечься от озноба и боли, капрал принялся осматриваться, насколько позволяли путы. Даже его неподготовленному взгляду ясно было – это место не предназначалось в пыточные камеры. Раньше тут была кладовая или ледник – на стенах остались тени от полок и шкафов. Потом все барахло отсюда вытащили, а на его место приволокли здоровенный дубовый верстак. К верстаку привязали одного неудачливого капрала.

«Хорошо хоть нога не болит», – подумал Пауэлл и, только произнеся про себя эти успокаивающие слова, понял – правда, не болит. А ведь перелом был скверный, по всем статьям – осколочный, после такого в госпитале отлеживаться надо. Чудеса, да и только. Рассудок дернулся, будто пойманная на крючок рыбина, пытаясь уйти от неизбежного вывода. И тут из пляшущих теней выступил человек.

Похоже было, что он все время стоял здесь, но взгляд Пауэлла не мог нащупать его, неподвижного, в сумерках. И… капрал узнал его. Этот худощавый мужчина первым вышел на злосчастную поляну у подножия секвойи. Точно, он: даже костюма не сменил.

– Ас-ризане, ши? – поинтересовался человек в черном.

Слова заметались между стенок черепа, как муха, залетевшая в пустую бутылку: «ризан… ризан… ризан…», «ши… ши… ши…».

Из густой мглы вышли еще три фигуры – юноша, шедший по поляне вторым, и двое Пауэллу незнакомых: один с добродушным от природы, а сейчас похоронно-мрачным лицом и второй, чья физиономия полностью скрывалась под низко надвинутым капюшоном.

Словно чья-то жесткая рука проникла в мозг Пауэлла, вороша слова, как палые листья, взметая фонтаны смыслов. «Ризан – встать», – промелькнула мысль, и капрал понял, что знание вложила в него незримая рука, а фраза обрела смысл: «Ты очнулся, ши?»

Пауэлл попытался нащупать смысл загадочного словечка «ши», но если простое «ризан» соотносилось с одним значением, то странное обращение вызывало в мозгу хор голосов, каждый из которых тянул свое: один переводил «демон», другой – «пришелец», третий – еще что-то невнятное… Рука продолжала свою странную работу, наполняя память Пауэлла словами чужого языка, а голову – слоями спрессованной боли.

«Телепаты, – понял Пауэлл. Как ни странно, от этой безумной мысли ему стало легче. – Они тут телепаты. Все подряд. – И тут же поправился: – Нет, не все. Иначе зачем учить меня языку?»

А раз есть телепатия – почему бы не быть, скажем, телекинезу? Или… капрал Пауэлл не помнил, как называется воспламенение на расстоянии, а придумать с ходу красивое латинское слово ему не хватало учености. Но от этой мысли ему сделалось жутко.

Капрал Пауэлл был солдатом. Он привык иметь дело со смертью в различных видах – консервированной и свежей, быстрой и не очень. Но всякий раз то была смерть, воплощенная в металле. Отними у противника его автомат или базуку – и это уже не противник, а слизняк, которого пара пустяков раздавить.

Но что, если огненная смерть подчиняется человеку, а не железке в его руках? Если врага нельзя обезоружить, обезвредить – только убить или быть убитым? И в первый раз Джонатан Пауэлл, чемпион взвода по рукопашному бою, почувствовал себя ущербным.

А холодная рука все наматывала извилины на пальцы, и чужие слова проникали в память, оседая в ней, точно песок на фильтре.

– Зачем вы убили моих людей, ши? – Голос проникал в сознание, не оставляя сил сопротивляться.

– Это не мы! – слабо прохрипел Пауэлл по-английски и медленно, с трудом перевел на… на единый язык. Язык Серебряной империи.

– Это сделали ваши, пришелец. – Лицо человека в черном исказилось презрением. – Не отпирайся. Мы нашли орудия ваших чародеев. – Он покрутил в пальцах смятую пулю от М-16.

– Да кто вы, черт бы вас подрал, такие?! – взвыл Пауэлл, пытаясь вырваться из липкой паутины, куда затягивала его вцепившаяся в темя невидимая лапа.

Удар вышел несильным – человек в черном хотел не столько причинить боль, сколько унизить пленника. Но Пауэлл невольно мотнул головой и здорово приложился виском о торчащую из верстака деревяшку – аж звезды из глаз полетели.

– Не тебе задавать здесь вопросы, ши, – процедил человек в черном. – Но я отвечу. Я Торион, сын Молоя, лорд Дейга, носящий родовое имя Повелителя Мертвых. А это – мои наймиты-чародеи. Лландауркс – целитель, приведший тебя в чувство. Виндерикс – провидец, наделивший тебя знанием единого наречия и следящий за правдивостью твоих никчемных слов. И Линдан, огневой чародей, готовый испепелить тебя при первом же неосторожном движении. Я ответил на твой вопрос?

– Да, – прохрипел Пауэлл.

– А теперь спрашивать начну я, – продолжил Торион.

Пауэллу вдруг пришло в голову, что лорд Дейга куда моложе, чем кажется с виду. Так бывает, когда на юношу сваливается непосильная ответственность – слабых она ломает, а сильных всего лишь гнет не хуже груза лет. Торион Молойссон жил с подобной ответственностью долго, но все же меньше, чем Пауэллу показалось вначале, когда он принял туземца за старика.